Начну, опять же) Вот что выплеснула душа молодого металлиста) Продолжению быть, если начало стоит хоть чего-то)

  Сухой ветерок разметал листья по полям, и новый день стал вступать в свои владения. Ленивое, только проснувшееся солнце с явной неохотой ползло по горизонту, заливая светом каждый уголок сонной земли. Птицы начинали свое пение, животные выходили из своих жилищ, в городе закипала жизнь. За его стенами уже повыбегали из своих небольших домов горожане, одетые разномастно и скромно, но каждый кафтан, каждый поясной кошелек имел свой, столичный стиль. Ларм проснулся… Его башни вновь отливали золотом, его люди работали над его процветанием, его барды вновь и вновь воспевали величие башен и неприступность стен, городских красавиц и стародавние легенды.
  Первые посетители зашли в таверну «Рваный кошелек», распологавшуюся у южной стены Ларма, в городских трущобах. Вообще город делился на пять частей : трущобы, торговый район, храмовый район, жилой район и дворец. Первые четыре района находились у южной, западной, северной и восточной стен соответственно, дворец распологался в центре. Таверна «Рваный кошелек» хоть и находилась в трущобах, являлась самым посещаемым местом в городе. Сьвил, старый человек-тавернщик стоял у стойки, как всегда сутулый и усталый. Он основал эту таверну больше полувека назад и ни с кем не собирался ей делиться. На старике, как и всегда, был потрепаный дырявый фартук и старые кожаные сапоги до колен, больше подходившие для охоты на болотах чем для нахождения в помещении. Тавернщик был худощав и абсолютно лыс, что делало его внешность крайне необычной и глуповатой.
  В числе первых посетителей пришел менестрель, одетый в серый легкий плащ и кожаный доспех, который менестрелю нужен был меньше всего. За его плечом висела лютня. Лицо менестреля было почти мальчишеским, с короткими черными волосами и еле видной бородкой. С виду он был двадцати или менее лет от роду, среднего роста и в сложении был худощав. Он подошел к тавернщику и положил на стол десяток медных монет.
- Здравствуй, Сьвил, мне как обычно.
Тавернщик поставил на стол кружку с странной красной жидкостью, кипящей и бурлящей словно первый опыт алхимика-неудачника.
- Держи, менестрель. И, пожалуй, давай сегодня что-нибудь мелодичное.- Тавернщик слегка улыбнулся.
- Твои сарказмы неизменны вот уже много лет, а фразы твои на языках у всей страны. Но, клянусь, я бы ни когда не признал в угрюмом старике Сьвила Острого, пронзившего своей песнью не одно дамское сердце.- менестрель стал потягивать красное варево, которое на вкус оказалось весьма неплохим вином.
- Не трави старую душу, странник! Мое сердце все так же стремительно мчится за дамскими ножками, но мое дряхлое тело не позволяет за ними угнаться… А если и удастся, то велика вероятность что эти ножки наступят на сердце, что чертовски нехорошо, чтоб их!-  таверншик хлопнул по столу ладонью.- Эх, разговорился я как приживала маговский, сыграй-ка ты лучше, ведь в этом твой неизменный дар.
Допивший напиток менестрель присел за один из столиков, и, достав свою лютню, стал играть старинную мелодию, известную по всей стране и в нескольких соседних.
Эта мелодия называлась «Плач Аримы», и создана она была неизвестным бардом сотни лет назад. Она играла про любовь, которую отняло время. Калар, эльфийский маг и прекрасная человеческая девушка Арима любили друг друга, и всегда были вместте. Но эльф более вечен чем человек, а человек более изобретателен. Арима, будучи алхимиком, изобрела зелье вечной жизни, желая быть с Каларом всегда. Она выпила его и жила несколько сотен лет, не оставляя любимого, и пламя их любви полыхало с каждым днем все ярче. Но рецепт зелья был утерян при сожжении Гардима, родного города Аримы, сразу после создания зелья. Спустя сотни лет Калар состарился и умер, а Арима склонилась над его телом и стала плакать. Мелодия «Плача Аримы» может быть бесконечной, такой же, как и слезы самой Аримы, по легенде до сих пор оплакивающей своего любимого спустя много лет.